В профессиональной среде часто встречается мнение, что зависимость—это прежде всего реакция на травму. Согласно этой точке зрения, будь то алкоголь, опиоиды, сексуальная зависимость или другие компульсивные формы поведения, в основе проблемы лежит травматический опыт, нередко восходящий к раннему детству, а аддиктивное поведение выступает как форма самотерапии. Такая позиция кажется убедительной своей простотой, но она упрощает куда более сложную картину.

Несомненно, многие люди с зависимостью пережили травмы, и работа с этим опытом может быть важной частью психотерапии. Более того, лечение должно быть травма-информированным, то есть учитывать тонкие и долгосрочные последствия травм. Однако категоричное утверждение, что почти любая зависимость обусловлена травмой, и что лечение должно полностью сосредоточиться на её проработке, не подтверждается всей совокупностью научных данных.

Эта идея получила широкое распространение благодаря таким авторам, как Габор Матэ, чья книга In the Realm of Hungry Ghosts в своё время убедила и меня, что зависимость почти всегда берёт начало в ранних эмоциональных ранах—будь то насилие, пренебрежение или более тонкие формы лишений. Но, несмотря на привлекательность такой теории, её научная база менее прочная, чем создаётся впечатление.

Исследования неблагоприятных детских переживаний (ACEs) показывают связь между высокими показателями ACE и повышенным риском развития зависимостей. Крупный мета-анализ, опубликованный в The Lancet, установил, что у людей с четырьмя и более ACE вероятность проблемного употребления алкоголя выше в шесть раз, а наркотиков—в десять раз.

Однако эти данные требуют осторожной интерпретации. Во-первых, корреляция не равна причинности: ACE часто сочетаются с социально-экономическими трудностями, которые сами по себе увеличивают риск зависимости. Во-вторых, сила связи зависит от вещества—например, для табака рост риска был меньше (в три раза)—что говорит о сложной сети факторов, а не о единственной причине в виде травмы.

Более точная формулировка могла бы быть такой: наличие ACE связано с повышенной вероятностью зависимости, но в этом участвуют разные механизмы, включая травму, и их взаимодействие пока изучено не полностью.

Почему это важно? Потому что уверенность в обязательной связи травмы и зависимости у каждого пациента может привести к ошибкам в диагностике и скрытым формам стигматизации. Многие люди с зависимостью не имеют травматического опыта, и наоборот. Начинать терапию с предположения, что травма обязательно есть, значит игнорировать уникальную историю пациента и многофакторную природу зависимости.

Итог: зависимость учит нас принимать неопределённость, избегать чрезмерных упрощений и уважать индивидуальность каждой человеческой истории.